Антон Рудковский у Евгения Евтушенко
Творческий вечер Поэта на даче Окуджавы в Переделкино. Лето 2011
ПОХОРОНЫ ОКУДЖАВЫ Сколько б жизнь меня не ухудшала, я из тех, в ком вечен Окуджава. Отвергая жирную державность, худенькая совесть удержалась акробаткой-девочкой в стране на гитарной тоненькой струне. Попрощаться шел с тобой, Булат, весь в шестидесятниках Арбат. Мы пионерлагерники. Мы беглецы из крымской Колымы, той, где красногалстучных калек у своих костров ковал Артек. Мы не стали копиями точненькими Павлика, не стали "будьготовчиками", Не сгорели мы на тех кострах. Мы - плеяда победивших страх, но у нас на лицах, как овраги, отпечатки танков наших в Праге. Шли семидесятники вослед - в тюрьмах не пришлось им досидеться до надежд прекрасных диссидентства - ни надежд, ни диссидентов нет. Каждой новой власти не подстать те, кто помогли ей властью стать. Шли семидесятницы-старушки, до сих пор легендами не став, а когда-то гордо шли в психушки девочками в беленьких носках. Но и в лагеря к ним прилетала, утешая все-таки во сне, та гитара с простенькой веревочкой, та гитара с песенкой-дюймовочкой на покрытой инеем струне. Шли восьмидесятники. Им всем выпала лишь вера в IBM, ибо верить больше было не во что, но все та же худенькая девочка их не оставляла насовсем, и, качаясь на струне Булата, верила во что-то виновато, чувствуя огромную страну, как свою огромную вину. Шли они - ни лирики, ни физики, первые идеалисты-бизники, прежде, чем возникли бизнюки, - в блейзерах Версачи слизняки. Девятидесятников почти не было. Слиняли. Не почли. Им скушна тусовка при гробах. Любящий стихи в их поколеньи редок, вроде дикого оленя в дискотеке с васильком в зубах. Появилась новая свобода неприхода молодых на похороны тех, кто свободу добывал для всех. Сладкая свобода нечитанья перешла в ленцу непочитанья, даже в похоронную ленцу. Неужели поколенью наших отпрысков, очередей не знавших, очередь у гроба не к лицу? Впрочем, при потере поколения в будущем верней возможность гения. И притихший кроха-девяностик, розовый, как поросячий хвостик, на Арбат смотрел как на Лицей поднят над стотысячной толпою над усталым веком, над собою бабушкой-шестидесятницей. Нет, не бессловесный гимн державы - она пела песни Окуджавы потихоньку внуку своему, и поверх попсовщины бездарной по струне гитарной, легендарной девочка-надежда шла к нему. Научили горькие уроки - есть в своем отечестве пророки. Смелость их берет все города, - правда, запоздало иногда. Как же я в России разуверюсь, если в ней поруганная ересь классикой становится всегда? Поколенья целого потерю в поколеньях возместит иных твой, Россия, вечный стих. В девятидесятников не верю. Верю в девяностиков твоих!