Ардабиола
сижу в своем вытрезвителе на дежурстве, и такая тоска меня хватает... Тогда я беру Маяковского и читаю. В глазах - морды пьяные, а я Маяковского читаю... - Ардабьев-средний шепотом процитировал под траурную мелодию духового оркестра: - "Неважная честь, чтоб из этаких роз мои изваяния высились по скверам, где харкает туберкулез, где б... с хулиганом да сифилис..." Я так рассуждаю: с туберкулезом мы вроде справились. Насчет б... и сифилиса - справляемся, хотя и не совсем. А вот хулиган расцвел. Я сначала по-вытрезвительски думал - дело в водке. Частично в ней... Но только частично. Дело в душевной пустоте. Пустота - это туберкулез души. А вот эту чахотку мы еще лечить не научились...
- У Маяковского было прошение на имя товарища химика... - вспомнил Ардабьев-старший. - В мастерскую человечьих воскрешении. А ведь никого не воскресят. Ни Маяковского. Ни моих эвенков. Ни нашего отца. Ни нас с вами, когда умрем.
- Откуда ты знаешь? - спросил Ардабьев-младший. - Если йог может лежать на гвоздях, значит, могут лежать все на гвоздях. Только нужно уметь сконцентрироваться. Если абхазские старики могут жить по сто пятьдесят лет, значит, все могут жить по сто пятьдесят лет. Надо только уметь жить. Мы еще очень мало знаем сами себя, собственные силы. Сначала мы должны научиться не болеть. А потом мы должны научиться не умирать.
- И научиться не убивать... - тянул свою линию Ардабьев-средний. - Я так рассуждаю: пока будет хулиганство, будет поножовщина. Пока будет поножовщина, и война будет. Война - это тоже болезнь. Я так рассуждаю...
И вдруг все трое братьев замерли и привстали, вглядываясь вперед поверх
