Евгений Евтушенко читает стих Свинцовый гонорар
Посвящается памяти Дмитрия Холодова (1967 — 1994), корреспондента «Московского комсомольца», убитого взрывным устройством во время расследования связи мафии с тренировочной армейской базой; отца Александра Меня (1935 — 1995), священника и публициста, убитого топором на подмосковной станции; Артема Боровика (1960 — 2000), редактора «Совершенно секретно», погибшего при до сих пор не разгаданной катастрофе самолета; Юрия Щекочихина (1950 — 2003), неутомимого борца с коррупцией, депутата Госдумы РФ, замредактора «Новой газеты», скончавшегося в результате отравления; Анны Политковской (1958 — 2006), обозревателя «Новой газеты», лауреата международных премий за репортажи из Чечни, убитой в собственном подъезде.
Заказчики всех этих преступлений до сих пор не найдены.
Свинцовый гонорар Сейчас поэтов дух не очень-то неистов и, честно говоря, порою так убог. Но жив гражданский гнев — приемыш журналистов, он от любимцев муз презрительно убег. Мы видим на Руси чистейшее сиянье вокруг совсем других безлавренных голов. О Диме говорю, о Юре и об Ане, cвинец и яд — цена опасных слов. Жертв отпевает высь прощально, журавлино. Есть в мире Бабий Яр. Есть Журналистский Яр. Как щедро выдают за смелость журнализма — свинцовый гонорар, свинцовый гонорар. А сколькие еще пока незнамениты. Их перья из трясин в провинции торчат. Неужто будут все, кто не молчат, — убиты? И выживут лишь те, кто льстят или молчат? Нет в мире стран плохих. Но нет и безбандитных. Где Боровик Артем? Где проповедник Мень? Я — каюсь — не люблю поэтов безобидных, способных лишь скулить, а зарычать им лень. Как пахнет смерть? Как страх свободы слова, предвыстрельно, предъядно, предсвинцово. Но вдруг встает на все, что пахнет подлецово, девчушка-репортер из града Одинцова — лишь с одиноким перышком в руках, да с ямочками на щеках. Неужто суждено увидеть маме, что эти ямочки в могильной яме и авторучка — райгазеты дар. У мамы сил не будет, чтобы плакать. Будь проклят навсегда, за правду ставший платой свинцовый гонорар, свинцовый гонорар. Сейчас поэтов дух не очень-то неистов и, честно говоря, порою так убог. Но жив гражданский гнев — приемыш журналистов, он от любимцев муз презрительно убег. Мы видим на Руси чистейшее сиянье вокруг совсем других безлавренных голов. О Диме говорю, о Юре и об Ане, cвинец и яд — цена опасных слов. Жертв отпевает высь прощально, журавлино. Есть в мире Бабий Яр. Есть Журналистский Яр. Как щедро выдают за смелость журнализма — свинцовый гонорар, свинцовый гонорар. А сколькие еще пока незнамениты. Их перья из трясин в провинции торчат. Неужто будут все, кто не молчат, — убиты? И выживут лишь те, кто льстят или молчат? Нет в мире стран плохих. Но нет и безбандитных. Где Боровик Артем? Где проповедник Мень? Я — каюсь — не люблю поэтов безобидных, способных лишь скулить, а зарычать им лень. Как пахнет смерть? Как страх свободы слова, предвыстрельно, предъядно, предсвинцово. Но вдруг встает на все, что пахнет подлецово, девчушка-репортер из града Одинцова — лишь с одиноким перышком в руках, да с ямочками на щеках. Неужто суждено увидеть маме, что эти ямочки в могильной яме и авторучка — райгазеты дар. У мамы сил не будет, чтобы плакать. Будь проклят навсегда, за правду ставший платой свинцовый гонорар, свинцовый гонорар.
