Евтушенко

Прошедшее лето было у Евгения Евтушенко насыщенным: традиционный вечер поэзии в Политехническом, подготовка новых книг, поездки и выступления. Накануне отъезда из России в США (поэт преподает сейчас в Оклахоме) мы встретились и поговорили почти обо всем. Ну, а все, что осталось за бортом разговора, перенесли на будущую зимнюю встречу - когда Евгений Евтушенко вернется на зимние каникулы.

- Какие сейчас творческие планы у Евгения Евтушенко?

- Во-первых, когда-то я осторожно обещал читателям выпустить восьмитомник. И вот сейчас напряженно работаю над ним. Еще неясно, марка какого издательства будет стоять на этом восьмитомнике. Но есть люди, которые помогают воплотить проект. Кстати, передо мной лежит письмо министра культуры Е. Сидорова, направленное в адрес председателя Роскомпечати И. Лаптева, включить мое собрание сочинений в федеральную программу книгоиздания. Увы, это не было сделано. Впрочем, то же самое мне обещал и предыдущий председатель Роскомпечати. И тоже не сдержал своего слова.

- Может потому, что Евгений Евтушенко сейчас оказался в оппозиции нынешним власть имущим?

- Не знаю. Честно говоря, я никогда специально не становился в позицию оппозиции. Но если мне что-то не нравилось, я говорил об этом своим друзьям, говорил об этом у себя дома, говорю об этом в собственной стране, говорю об этом человечеству. Я сейчас преподаю в Америке. Мне многое там не нравится. Я открыто говорю и об этом. Я вообще не скрываю то о чем думаю. Вот и все! Не знаю, почему это немедленно называется оппозицией? Это становится оппозиционным объективно. И в этом нет ничего личного, никакого личного отношения к каким-то людям. Меня все время упрекают, что я это делаю из-за того, чтобы завоевать какую-то популярность. Я никогда ничего подобного не делал. Помнится, в шестьдесят каких-то - не помню - годах ко мне подошел один пьяный поэт и сказал: "Какой ты хитрый. Ты русских купил своей песней "Хотят ли русские войны?", евреев купил "Бабьим Яром", девчонок ты купил своим "А что потом"".

- А Америку купил "Под кожей статуи Свободы"?

- Да. Америку купил своими стихами о Джоне и Роберте Кеннеди. "А потом ты, подлец, ухитрился воспеть почти все республики Советского Союза и почти все национальности. Ты купил всех! Сейчас ты добрался даже до бабушек. ". Вот как все это воспринималось. Но я действительно все это люблю. Я много чего в жизни люблю, просто обожаю. Впрочем, я не люблю людей, которые не любят жизнь, ведь в ней много прекрасного, несмотря на все ее мерзости. И когда мне не нравится то, что оскорбляет прекрасную сущность жизни (это может иметь отношение к литературе, к политике. ), я всегда говорю об этом открыто. Вот и все. Больше ничего. Меня поразительно все время интерпретируют, приписывают какие-то умыслы. А я, в общем-то, человек совершенно импульсивный. Я могу вдруг и какую-то неправильность сглупить. Я человек по натуре своей беспартийный. По натуре! Мне, скажем, не нравится, что Куняев почему-то с какой-то болезненной настойчивостью все время говорит, что корень всего зла на свете - евреи. Если бы я был в этом на 100% уверен, я бы сам стал антисемитом. Но, к сожалению, все это неправда. Зло распространено по всем национальностям. Просто не понимаю Куняева и считаю, что у него есть что-то болезненное. Ну, например, мне недавно рассказали, что Куняев хотел подписать мое письмо в защиту наших писателей. Должен сказать, с его стороны это было бы большим моральным шагом. Потому что ему этого не простили бы какие-то люди, экстремисты. Так вот, ему якобы очень понравилось мое письмо. Я был рад этому. Это значит, что даже если мы яростно спорим по каким-то конкретным вопросам, у нас могут быть сходные точки зрения. К тому же я знаю, что сейчас Елена Павловна Тарасова, вдова Николая Тарасова, напечатавшая мои первые стихи, написала статью о Юрии Казакове. С этой статьей она ходила по редакциям, никто не брал. И взяли ее - с благодарностью! - в "Нашем современнике". Я считаю это очень хорошим поступком. У того же Куняева есть прекрасные стихи. "Скачут кони НКВД. " и другие. И вообще, он был учеником Слуцкого и Межирова. Мне не нравится, что он отнимает у себя огромное количество времени, уделяя столько внимания какому-то искривленному пониманию национального вопроса.

- Современный остроумец заметил: "Гордиться принадлежностью к какой-либо нации - все равно, что гордиться тем, что ты родился во вторник. "

- Это не значит, что я ненавижу Куняева. Наоборот, когда совершают хорошие поступки или пишут хорошие стихи - меня это всегда радует. Мы сейчас стали далеки, разделились с Валентином Распутиным. Он хороший писатель, я его продолжаю любить и продолжаю читать. Понимаете, я не делю людей на так называемых "своих" и врагов. Я просто нахожусь в оппозиции к их каким-то поступкам, высказываниям. Между прочим, недавно евтушенковед Юрий Нехорошев предложил мне представить в собрании сочинений разные мнения обо мне. Я сам никогда этим не занимался, но Юрий Сергеевич собрал такой страшно интересный материал - то, что обо мне писали в течение всей моей жизни. Я очень много для себя открыл. Недавно я лежал в больнице ЦИТО, где мне делали операцию колена. Нехорошев привез мне все свои материала и вырезки. Я читал их, словно приключенческий роман. Порой слезы наворачивались на глаза: я не знал о том, что, когда в Москве меня поносили в газетах, называли чуть ли не предателем Родины, - в маленьких провинциальных газетах некоторые журналисты, рискуя своим положением, карьерой, работой, партбилетом - всем чем угодно, пытались защищать меня. Между прочим, в то время, когда в "Комсомолке" появились разгромные статьи типа "Куда ведет хлестаковщина?", некоторые люди имели смелость пойти против комсомольских вождей и защищали меня. Я, конечно, знал об этом, но не изучал этот архив и о многом не догадывался. До Нового года в "Вагриусе" в серии "Двадцатый век" должна выйти моя книга-коллаж. Она состоит из разных биографических кусков. Кое-что написано специально для этой книги, кое-что выбрано из моих прошлых произведений. Я хочу поместить в нее некоторые материалы из архива ЦК, которые только сейчас для себя открыл. В частности, я узнал, что в 1965 году существовала группа по защите Евтушенко, которая собиралась организовать демонстрацию в защиту меня. Это были молодые двадцатилетние люди, между прочим, рабочие или учащиеся вечерних школ и техникумов. Они печатали на пишмашинках листовки, расклеивали. Их всех арестовали. Я об этом узнал только сейчас. Ну и, конечно, в книгу будут включены те материалы, которые мне удалось найти в архиве: доносы на меня руководителей КГБ - Семичастного, Андропова и т. д. Они занимались мною лично и писали просто страшные вещи.

- Кстати, о КГБ: несколько лет назад Вы рассказывали мне о том, как однажды в Будапеште поэт Александр Межиров, будучи подшофе, просил Вас сознаться: правда ли то, что Евтушенко - полковник госбезопасности и у него в машине установлена телефонная связь с КГБ? Недавно я снова услышал эту байку от кого-то. Признак устойчивости популярности Евтушенко налицо!

- Вы понизили меня в звании, которое мне дал Александр Петрович. Лет пятнадцать назад в четыре часа утра в Будапеште он в самом деле спросил меня: "Скажи мне по совести: ты все-таки генерал ГКБ?". А вот насчет телефона в машине - это уже Анатолий Гладилин: стоило ему только уехать за границу, через несколько месяцев он написал в какой-то газетенке, что у меня в машине стоит вертушка, по которой мне диктуют темы для новых стихов.

- Это уже традиция российской телефонной жизни: слухи о Евтушенко.

- Недавно мой друг Евгений Рейн мне подсуропил и немножко испортил личную жизнь - выпустил книжку "Мне скучно без Довлатова" - книгу стихов, полувоспоминаний (я бы сказал) - фантазий. Многие люди, из тех, кому не хватает чувства юмора, возмущенно звонили мне и говорили: "Рейн оклеветал тебя, написал, что ты бабник, который встречал Новый год с девятнадцатью женщинами, причем каждой дарил изумрудное кольцо. ". Все это, конечно, фантазия. Женщины там были, и не одна. Но не девятнадцать! Меня этот рассказ потряс. Какой всплеск фантазии! Так забавно и мило написано. Впрочем, моей жене Маше понравилась идея изумрудного кольца и она сказала мне, что в следующий Новый год я должен ей его подарить. Между прочим, Женя Рейн, зная, что я работаю над книгой-коллажем, включающей высказывания обо мне, как-то пришел ко мне утром и сказал, что решил мне подарить свое высказывание о Евтушенко: "Переделкино, 12 августа 1997 года. Россия - особая страна решительно во всех отношениях, даже под углом ее поэтического облика. Вот уже 200 лет во все времена русскую поэзию представляет один Великий Поэт. Так было в XVIII веке, в XIX и в нашем, XX. Только у этого поэта разные имена. И это неразрывная цепь. Вдумаемся в последовательность: Державин - Пушкин - Лермонтов - Некрасов - Блок - Маяковский - Ахматова - Евтушенко. Это один-единственный Великий Поэт с разными лицами. Такова поэтическая судьба России. Евгений Рейн".

- Недавно у Вас вышло совершенно роскошное издание поэмы "Тринадцать". Помнится, на эту поэму была критика. Как Вы вообще относитесь к критике?

- Нормально. Я был единственным человеком, который написал художественное произведение о событиях 1993 года - поэму "Тринадцать" - когда все общество разделилось надвое. Как же могли не разделиться мнения о ней? Конечно, они должны были разделиться. Но я занимал и занимаю в этом вопросе позицию Волошина: это были трагические события, потому что и плохие и хорошие люди были и с той и с другой стороны. Ужасно, когда русские стреляют по русским и вообще когда люди стреляют по людям. Уверен, что нет ни одного вопроса, который нельзя решить мирным путем.

- Этим летом Вы много ездили по России, встречались с читателями.

- Если говорить об итогах лета, то я выступил в 16 городах российской глубинки: на Урале - в Нижнем Тагиле, Каменск-Уральском, затем в Оренбурге, Павлодаре. Сейчас это территория Казахстана. В Павлодаре побывал в доме Павла Васильева. Я был так тронут: работник этого дома-музея, памятуя мои стихи о поэте, преподнес мне цветы и картошку с огорода Павла Васильева. Еще я очень расстроился, когда узнал, что ночью в городе совершенно бессмысленно взорвали памятник Ермаку. Я не идеализирую Ермака и не думаю, что он был святым. Просто я не люблю вандализма, он никогда не вызывал у меня хороших чувств. Был я и в странах СНГ: выступал в Киргизии (Иссык-Куль, Бишкек). Много людей пришло на мое выступление в Ташкенте. К сожалению, телевещание на русском языке в этих республиках очень ощутимо сокращается, особенно в Казахстане. Я даже по просьбе моих читателей написал письмо Назарбаеву, поскольку раньше мою телепрограмму "Поэт в России больше, чем поэт" в Казахстане смотрели шесть миллионов русских. Теперь ее сняли, не показывают. В письме я просил президента Казахстана восстановить показ передачи.

- Существует ли у Вас обратная связь с читателями? Пишут ли они Вам письма?

- Пишут. В Америку, конечно, не пишут. Они пишут сюда, в Переделкино, зная, что я регулярно появляюсь здесь. Вообще, такого понятия, что я "живу в Америке", как однажды наудачно высказался мой коллега, не существует. Я просто работаю - и здесь, и в Америке. У меня нет ощущения, что я живу в Америке. Я живу в России и Россией. Там у меня есть работа. Я высказывался уже в печати по поводу этого поэта. Надеюсь, он понял.

- Вы появляетесь в свободное от преподавания в США время по четыре и больше раз за год в Москве. Меняется ли она у Вас на глазах? В какую сторону?

- Москва меняется и к хорошему, и к плохому. Я уже писал, например, о том, что не понимаю, как могла повернуться у нашей мэрии и у ее культурного отдела рука - запретить мемориальные доски. Как получилось, что мемориальная доска, посвященная Юрию Трифонову, установлена жильцами внутри подъезда? Читал я безобразную формулировку мэрии: якобы "в связи с перегруженностью фасадов московских домов". Но чем перегружены фасады? На это тоже следовало бы обратить внимание.

Я очень радовался тому, что к юбилею столицы отгрохали такой замечательный стадион. Хотя и был убит низким качеством игры сборной России со сборной мира. Впрочем, это - метафора сегодняшней жизни России: вся Россия сейчас с ее богатыми природными и человеческими ресурсами, в сущности, представляет собой огромный, прекрасный, великий стадион, на котором, к сожалению, идет плохая игра.

И потом, будем помнить, что Москва была единственным городом мира, где поэзия впервые вышла на стадионы, на площади, во дворцы спорта. Это, так сказать, фирменный знак Москвы. Неужели ни одному человеку не пришло в голову в юбилейные дни устроить большой вечер поэзии? Как это могло случиться? В этом вечере можно было бы сочетать прекраснейшим образом классическую поэзию и современную. Уверен, наши лучшие поэты прочли бы не только свои стихи, но и Пушкина, Лермонтова, Некрасова. Представляете, какой бы получился вечер.

Москва поражает своими безвкусными скульптурами. Они - даже если и хороши - эклектичны. Посмотрите, как безобразен памятник маршалу Жукову. Я очень люблю Володю Высоцкого. Но как можно было устанавливать любительскую, беспомощную скульптуру рядом с замечательным памятником Пушкину? Разве помогло это памяти Высоцкого? Могу приводить бесчисленные примеры. Я не враг Зурабу Церетели, не считаю его бездарным человеком, как некоторые. Он сделал много хорошего - в Абхазии, у него есть свой почерк, свой стиль. Но дело не только в нем - дело в том, что нет художественного хозяина Москвы. В столице явно нет работающего художественного совета, какого-то общего художественного мозга, который формировал бы облик Москвы, хозяина Москвы. Юрий Михайлович - человек очень энергичный. Я не знаю, кто бы еще мог отгрохать такой стадион. Но кроме него должен быть и художественный хозяин Москвы, общий коллективный художественный мозг. Это очень сильно чувствуется.

Или взять изменение названий улиц. Художественный театр - один из фирменных знаков Москвы и вообще России, русской культуры. Не понимаю, почему нужно было заменять "Художественный проезд" на "Камергерский проезд"? Что такое "камергер"? Бюрократ своего времени. Почему "Проезд Огарева" меняется на "Газетный проезд"? Кто этим занимается, кто принимает эти решения? Совершенно непонятно. В Америке цепляются за каждую культурную единицу. Умер Бернстайн - моментально центральной улице Нью-Йорка дают его имя. В этом смысле принятое решение об увековечении памяти Окуджавы как-то обнадеживает. Но ведь оно было принято поверх головы тех, кто занимается культурой в Москве. Так дальше просто не может продолжаться.