Моя жизнь прошла между
Политехническим и Лубянкой
Автор: Георгий Елин
50 лет назад школьник Женя Евтушенко опубликовал свои первые стихи
Евтушенко знают все. И уже полвека его любят и ненавидят, хвалят и ругают. О нем - как о России - сам можешь говорить плохо, но неприятно, когда это делают чужие.
- Евгений Александрович, поэтический дебют сродни первой любви, которая не забывается никогда. Дату первой публикации помните?
- Да, второго июня 1949 года в газете "Советский спорт" напечатали мой первый стишочек. Редакция располагалась на площади Дзержинского, рядом с Политехническим музеем, где в 1914 году проходили выборы Короля Поэтов. И случилось так, что вся моя жизнь прошла между Политехническим и Лубянкой.
Я с тетрадкой стихов пришел в "Советский спорт" буквально с улицы - после тренировок на стадионе "Буревестник". Вся редакция размещалась в одной комнате. Стояло множество столов, висел густой табачный дым, и в нем смутно прорисовывались фигуры спортивных журналистов. Никого я там заранее не знал, обратился к редактору Николаю Тарасову, который заведовал в газете сразу пятью отделами. Ему понравились мои лирические стихи, но их он напечатать не мог. Взяли стихотворение о спорте. Он честно сказал, что стихотворение слабое, но его вполне можно публиковать. И - я никогда этого не забуду - объяснил: вам эти стихи очень важно увидеть напечатанными, чтобы вы сами поняли, что они плохие.
- Помните свой первый гонорар? Как вы им распорядились?
- Мы жили очень бедно: мама на свою скудную зарплату тащила меня и сестренку, мой приработок был далеко не лишним. В газете за стихи платили не построчно, а аккордно, за первое стихотворение я получил 350 рублей - это была половина зарплаты моей мамы. Я не хочу преувеличивать свою роль как кормильца семьи - я был очень молод, изо всех сил хотел казаться взрослее (говорил всем, что мне двадцать лет) и соблазнов не избежал. На первый гонорар мы с друзьями устроили грандиозный кутеж в ресторане. А насколько я тогда был искушен, можете себе представить: когда заказал сухое вино, был уверен, что его подадут... в таблетках.
- Рано все про себя как поэта поняли?
- Если что не понимал, мне объясняли старшие друзья - тот же Тарасов, Межиров. Они меня приняли как равного в свой круг, хотя понимали, что я еще мальчик. И разговоры с ними были моим настоящим литературным институтом.
- Ваша популярность очень быстро набирала обороты. После выхода в 1952 году первой книжки "Разведчики грядущего" вас приняли в Союз писателей, уже четвертый сборник стихов "Взмах руки", своеобразное "избранное", вышел стотысячным тиражом, что для начала шестидесятых было неслыханным.
- Совершенно верно, это была первая стотысячная книжка. А когда я впервые приехал в Москву из Сибири, на прилавках лежала замечательная книжка Пастернака "На ранних поездах", изданная в количестве три или пять тысяч, и ее можно было свободно купить. То есть был упадок полнейший...
- Нынче у нас такая же картина. Одна из самых знаменитых ваших поэтических формул: "Поэт в России больше, чем поэт",- сегодня явно потеряла актуальность. Поэзия оттерта на обочину жизни. Сожалеете о прежних временах?
- Наоборот! Я считаю, что чем униженнее и отодвинутей не только слово "поэт", но и вообще интеллигент, тем эти явления еще более необходимы людям. Да, когда-то американцы, приезжавшие к нам сюда, очень завидовали, что у нас есть мощный Союз писателей, Литфонд, Бюро пропаганды. Они понимали, конечно, наши цензурные трудности, что Союз писателей - орган надзора за литературой, но в то же время видели, что это и организация помощи писателям. Просто все это было причудливо перемешано. Сейчас все структуры пропаганды литературы уничтожены, забыты даже элементарные встречи писателей с читателями. А ведь когда-то у меня за год было 350 поэтических выступлений. Между прочим, я приложил очень много усилий к возрождению индивидуальных поэтических вечеров, тогда как после смерти Маяковского у нас проводились только коллективные выступления. После тридцатых годов первый авторский вечер одного поэта - мой, в Литературном музее на Якиманке. При этом скопление народа было столь велико, что даже машина Микояна не могла по улице проехать (он мне сам рассказывал о своем недоумении, поскольку тогда еще слыхом не слыхал, что такое Евтушенко). Сегодня невозможно даже представить поэтический вечер 1957 года на площади Маяковского, собравший 35-40 тысяч человек...
- Не позавидуешь сегодняшнему новому поэтическому поколению...
- С новым поколением у нас, шестидесятников, случился какой-то трагический разрыв. Многие поэты-постмодернисты, например, лидер "куртуазных маньеристов", хотя в свое время они ходили к нам и показывали свои стихи, на публичных выступлениях начинали с того, что развенчивали нас. Конечно, им очень хотелось такой же большой популярности, а обрести ее они не могут. Кстати, все разговоры, что смелость поэтов-шестидесятников была санкционирована сверху,- это позорная клевета. В своей книжке "Волчий паспорт" я просто привожу документальные факты, как на меня писали доносы не только рядовые стукачи, но и руководители КГБ - Семичастный, Андропов, который слыл якобы либералом, за что его сейчас, под шумок юбилея, даже попытались реабилитировать...
- Бог с ним, со вчерашним снегом. Сегодня перед писателями стоят не проблемы гласности, а пресловутая зависимость от денежного мешка. Вы, например, можете сейчас прокормиться в России стихами?
- Нет, конечно. А кто может?
- Потому вы и работаете в последние годы в Америке?
- Ну, это не совсем так. Было бы некрасиво сказать, что я работаю в Штатах только из-за денег. Хотя это фактор немаловажный, безусловно. У меня с Америкой давние отношения. Меня когда-то благословили такие американские классики, как Роберт Фрост, Карл Сендберг, Джон Стейнбек, Артур Миллер, который и сегодня один из моих ближайших друзей. Впервые попав в Штаты в 1960 году, я просто полюбил эту страну. У меня в Америке вышло 18 книг на английском языке - и стихи, и статьи, и романы. Многие мои стихи включены в школьные хрестоматии - и в Англии, и в Америке. И тот факт, что я в июне этого года стал лауреатом премии Уитмена, которую дают лишь американским литераторам,- для меня большая честь: присуждение этой премии как бы подразумевает прописку в родном домике Уитмена.
- Сегодня у вас в Штатах есть и другие, не только символические, дома? Где вы живете, преподаете?
- Я преподаю в университете в нефтяном ковбойском городе в штате Оклахома, где купил милый, уютный дом. И в Куинс-колледже в Нью-Йорке, где у меня квартира. Сын ходит в школу в Оклахоме, а потом он чередует это с Карелией, с родиной мамы. Сейчас они четверть провели в Карелии, и моя жена Маша, медик по первому образованию, получила филологический диплом... В прошлом году я налетал около 90 тысяч километров, за что авиакомпания дала мне три бесплатных круговых билета до России.
- То есть вы ведете кочевую жизнь и обамериканиваться не намерены?
- Да вы что?!.. И кто от меня этого требует? Я этого вообще не чувствую. А в Америке преподаю русское кино, русскую литературу, получаю русские газеты - по Интернету можно читать все, что в России выходит...
- А родной дом на станции Зима, недавно раскатанный на дрова, снится?
- И тот сибирский дом, где вырос, и мой сожженный дом в Абхазии, в Гульрипше,- эти раны не заживут. Я сейчас вернулся из Грузии, куда десять лет не приезжал ни один русский писатель, там меня встречали тепло и нежно. Но там же целые гостиницы набиты беженцами, которые все-таки надеются вернуться в Абхазию! Я сам люблю и абхазов, и грузин и не понимаю, как в них так глубоко попали микробы ненависти. Все это тяжело видеть. Приехав в Грузию, я помянул своего друга Джумбера Беташвили, которого убили, и мы даже не знаем, где он похоронен. И крестил мальчика, который родился два года назад, но его крестины откладывали - ждали моего приезда. И еще был в селе Хванчкара, где делают знаменитое вино - настоящее, вкус которого особо оцениваешь после подделок, заливших все пространство России от Петербурга до Владивостока...
- Но свой день рождения по традиции вы вернулись встречать в Москву?
- До этого я еще успею съездить в Харьков, на встречу со своими бывшими избирателями. А 18 июля всех желающих приглашаю в Политехнический, на мой поэтический вечер.
