Евтушенко

Сборники: "Шоссе Энтузиастов" (1956), "Взмах руки"(1962), "Катер связи" (1966), "Идут белые снеги..." (1969), "Поющая дамба" (1972), "Интимная лирика" (1973), "Утренний народ" (1978), "Отцовский слух" (1978), поэмы: "Станция Зима" (1955), "Братская ГЭС" (1963-1965), "Непрядва" (1980), "Фуку!" (1985) и др.

Пейзажи у Е.Евтушенко в основном подчинены задаче самовыражения лирического "я" и наибольшее значение имеют в ранний период творчества (50-е - середина 60-х годов). Это поэт не только природы самой по себе, сколько "природности", т.е. подлинности, искренности, непосредственности, образец которых человек находит в природе: "[...] // совершенство есть просто природность, // совершенство есть выдох земли" ("Совершенство"). В природе главное - невозможность подделки; ранние стихи ("Море", "Третий снег") - об ожидании, когда же покажется настоящее, ненарисованное море, когда выпадет настоящий, нетающий снег, с тревожными вопросами героя: "Скажите скоро?.. // А оно какое?"; "Когда же будет настоящий?" больше всех цветов на свете поэт любит цветок простой картошки - "за то, что сделать не успели // обман // хотя бы из него..." ("Цветок картошки"). Отмечаются мельчайшие подробности природных явлений - лишь бы они свидетельствовали об их "ненарочности", подлинности: огурец "с прилипшей веточкой укропа" ("Вятские поляны"), дикое яблоко "с притихшею божьей коровкой // на влажной, зеленой щеке" ("Горная дорога"); эти "сопутствующие" детали - самые важные.

Стремясь удостоверится в нелживости мира, лирический герой ищет прикосновений к тому, что осязаемо: городской человек, он постоянно держит в зубах или трогает рукой что-нибудь малое, извлеченное из природы, - веточку, травинку, сосульку, словно восстанавливая через эту тончайшую ниточку недостающую связь с живым бытием: "Во рту травинку я держу, // травинку кисловатую"; "брожу с травинкою в зубах. // Швыряюсь грушами червивыми"; "я груши грыз, шатался, вольничал"; "и тихо трогаю рукой, // но не обламываю // сосульку тоненькую с веточкой внутри"; "сосульку, пахнущую крышей, // он в зубы зябкие берет" ("Я на сырой земле лежу...", "Работа давняя кончается...", "Не надо...", "В пальто незимнем..."). Природа у Евтушенко воспринимается не отстраненно, взглядом и слухом, а на вкус и на ощупь - спиной, пальцами, особенно часто - губами и языком: "Я на сырой земле лежу..."; "раскинув руки, // падаю в траву..."; "по лицу хлестанье мокрой хвои"; "я ломаю черемуху в звоне лесном, // и, к рулю, привязав ее ивовой веткой, // я лечу // и букет раздвигаю лицом"; "пусть вспомнят пальцы хвою, рожь, // и дождь, почти неощутимый..."; "пьют сок земли российской пацаны"; "зубы сладко ломило от холода" (из надреза пьется березовый сок); "алыми морозными кусками арбуза августовского хрущу"; клубнику "губами брали со стеблей"; "и прикусив губами почку, войдя в прозрачные кусты..."; "обступил, навис // свежий запах лип // клейкий юный лист // к языку прилип"; "Мне бы - только клевера сладинку // на губах застывших уберечь" ("Станция Зима", "Пролог", "На велосипеде", "Третья память", "Береза", "В лесу", "Свежий запах лип...", "Зашумит ли клеверное поле..." и др.). Настойчивая тяга к телесному - осязаемому и вкусовому - контакту с природой уникальна у Евтушенко (16 стихотворений) и не имеет прецедента в русской поэзии. Особенно выделяются образы вкусовых ощущений, трудные для словесной передачи: "зеленая горькота" почки, "клевера сладинка", "кисловатая травинка".

Из явлений природы чаще всего упоминаются ягоды (вообще-то редкие в русской поэзии), особенно клубника, брусника. В этом сказалось и сибирское происхождение поэта (его роман о родных краях так и называется - "Ягодные места"), и то, что "ягода" органически входит в систему пейзажных подробностей, предельно малых, но достоверных, "вкушаемых". "Ягода" в этом смысле есть атом "первородности", мельчайшая единица природности как таковой ("Станция Зима", "Пахнет засолами...", "Откуда родом я?..", "Последняя ягода" и др.).

Есть у Евтушенко и опыты изображения "большой" природы - стихии, но она опять таки выступает не сама по себе, а как знак приобщенности или неприобщенности к ней человека, как мера его нравственной подлинности. Выбежать в град на улицу, ходить босиком по траве, подставлять лицо дождю, взяться за весла в бушующем море - такие прямые, отважные прикосновения к плоти земли и воды ценит поэт и наделяет способностью к ним женщину, наиболее открытое природе существо, перед которым пасуют мужчины. Ей, женщине, "мало - молний! и моря - мало!" ("Женщина и море"); "всю себя она дождю дарила, // и дождь за это ей дарил себя" ("Станция Зима"); она, полюбив океан, и став его невестой, с презрением отвергает ухаживания мужчины: "Что ты скажешь мне про жизнь // после океана?" ("Невеста").

Наконец, важная тема, одним из открывателей которой в отечественной поэзии был Евтушенко, - экологическая. Охота изображается не как праздник приобщения к природе, праздник бодрости и отваги (Н.Некрасов, А.К.Толстой, Э.Багрицкий, П.Васильев), а как убийство, преступление против природы и против самой человечности ("Глухариный ток", "Береза", "Баллада о нерпах"). "Владыка Печоры", председатель артели, зауживающий ячейки на сетях, чтобы в них попадала и молодь, - обобщенный образ властолюбца и природоубийцы ("Баллада о браконьерстве"). Выражено у Евтушенко и ощущение всемирной опасности, нависшей над природой: "Неужели береза-калека, // склонившись к последней реке, // последнего человека // увидит в ее кипятке?", "Не умирай природа, продержись!" ("Последняя вера", "На что уходит жизнь?")