Поэтика мифа. Мелетинский
Смысл мифа в том, что "данному порядку вещей, отвечающему законам необходимости и человеческого рассудка, противостоит стихия божественной свободы и первобытного хаоса" (там же, № 10, стр. 146). Миф о творении, по его мнению, есть попытка искупить существующий косный миропорядок гиперболической активностью творца. Оказывается, что "конфликт фантазии с прозой рассудка был на заре истории более свежим и острым" (там же, № 8, стр. 150). "Именно здесь содержится бессознательное начало трагических и комических сюжетов мировой литературы" (там же). После этих слов не удивительно, что М. А. Лифшиц при всей своей непримиримости к модернизму (что само по себе является косвенным доказательством далеко не чисто "модернистского" происхождения мифологизма XX в. и сближения поэзии и мифа) приходит к убеждению, что "структура этиологического мифа повторяется на высоте повествовательного искусства" (там же, № 10, стр. 149), даже в литературной классике XIX в., у Вальтера Скотта, Пушкина (например, в "Капитанской дочке" или "Пиковой даме"), Бальзака и т. д., так как в их произведениях очень часто изображение бурных исторических и житейских событий, яркая, даже "революционная" самодеятельность героев кончается всеобщим успокоением и установлением прозаического порядка.
Смысл концепции М. А. Лифшица лучше всего выражен в словах: "Мифы древних народов являются первым восстанием поэзии против прозы" (там же, № 10, стр. 152). Не существенно, в какой мере этот взгляд на первобытную мифологию подсказан гегелевской характеристикой "символической формы искусства" (Шеллинга в этом плане цитирует сам Лифшиц), а на народную фантазию - "карнавальной" теорией Бахтина; нет необходимости искать параллелей с воззрениями Сореля о "революционности" мифа. Точка зрения М. А. Лифшица достаточно оригинальна и интересна и по своей сути является типично романтической (пусть в духе "революционного романтизма"). М. А. Лифшиц односторонне подчеркивает поэзию мифологического "хаоса" (в чем тоже есть своя истина), но совершенно отворачивается от того, что основной пафос всякой мифологии есть не "ностальгия" по хаосу, частично действительно выражающаяся в явлениях типа "карнавальных", но пафос превращения хаоса в космос. Ценным в этих статьях нам представляется живое ощущение стихийного эстетического начала в древних мифах, дающее опору для широкой постановки вопроса о "поэтике мифа".
За последние десять лет появился целый ряд работ, прямо или косвенно связанных с мифологией и принадлежащих перу советских лингвистов-структуралистов, широко разрабатывающих вопросы семантики, прежде всего целый ряд работ В. В. Иванова и В. Н. Топорова, многие из которых написаны совместно. Ядром их исследований являются опыты реконструкции древнейшей балто-славянской и индоевропейской мифологической семантики средствами современной семиотики с широким привлечением разнообразных неиндоевропейских источников. Установка на реконструкцию требует сопоставления синхронических и диахронических планов и расширяет семиотическую методику в направлении историзма - черта, как мы видели, характерная для советской науки в целом. Исходя из принципов структурной лингвистики и леви-строссовской "структурной антропологии", они используют достижения старых научных школ, в частности мифологической фольклористики XIX в., для реконструкции некоторых семантических уровней. Самое историческое развитие мифологии в их исследованиях выступает как органический плавный процесс семантического "порождения" с известным, хотя и неполным, отвлечением от возможностей структурирования и реорганизации гетерогенных материалов (заслуживают внимания их соображения о консервирующих элементах в передаче мифологического инварианта).
