Соломон Волков. Диалоги с Евгением Евтушенко. Часть 2
23 окт. 2013 г.
Режиссер Анна Нельсон. 2013.
Толчком в создании этого фильма стало письмо Евтушенко Волкову: "Дорогой Соломон! У меня есть к тебе предложение. Я готов к разговору. Если тебя это заинтересует, наш разговор станет единственным большим интервью, подытоживающим все эти 80 лет жизни поэта, которого при жизни называют великим в разных странах. А правда это или неправда - надо еще разобраться. Я благодарен тебе на всю жизнь за то, что ты - единственный человек на свете, который возражал Бродскому, когда он незаслуженно оскорблял меня. Это в моих глазах дорого стоит. Ни в коем случае это интервью не связано ни с какими мстительными мыслями. Я считаю Бродского человеком, с которым мы ещё не договорили. (...) Может быть, эта история, которая произошла между нами, (...) послужит предупреждением всем другим, (...) чтобы не терять друг друга при жизни. Не терять взаимопонимания"... Они встретились в городе Талса, штат Оклахома, где Евтушенко живет и работает уже более 20 лет. Эта напряженная беседа длилась 10 дней и уложилась в 50 с лишним часов.
Москва-Иваново Ехал-ехал я в Иваново и не мог всю ночь уснуть, вроде гостя полузваного и незваного чуть-чуть. Ехал я в нескором поезде, где зажали, как в тиски, апельсины микропористые - фрукты матушки-Москвы. Вместе с храпами и хрипами проплывали сквозь леса порошок стиральный импортный и, конечно, колбаса. Люди спали как убитые в синих отсветах луны, и с таким трудом добытые их укачивали сны. А какие сны их нянчили вдоль поющих проводов, знают разве только наволочки наших русских поездов. И, бесценные по ценности, как вагоны тишины, были к поезду подцеплены сразу всей России сны. Нас в купе дремало четверо. Как нам дальше было жить? Что нам было предначертано - кто бы мог предположить?.. Шел наш поезд сквозь накрапыванье, ночь лучами прожигал, и к своей груди, похрапывая, каждый что-то прижимал. Прижимала к сердцу бабушка сверток ценный, где была с растворимым кофе баночка. Чутко бабушка спала. Прижимал командированный, истерзав свою постель, важный мусор, замурованный в замордованный портфель. И камвольщица грудастая, носом тоненько свистя, прижимала государственно своё личное дитя. И такую всю родимую, хоть ей в ноги упади, я Россию серединную прижимал к своей груди. С революциями, войнами, с пеплом сел и городов, с нескончаемыми воями русских вьюг и русских вдов. Самого себя я спрашивал под гудки и провода: "Мы узнали столько страшного - может, хватит навсегда?" И ещё мной было спрошено: "Мы за столько горьких лет заслужили жизнь хорошую? Заслужили или нет?" И, всем русским нашим опытом перекошен, изнурён, наборматывал, нашептывал, наскрипывал вагон: "То, что чудится, не сбудется за первым же мостом. Что не сбудется - забудется под берёзовым крестом". 1978
