Евтушенко

О причинах же скоропалительного бегства Евтушенко из России в мухосранскую Оклахому, мне рассказывала Белла Ахмадулина, и сказ из её уст более похож на "чистую правду". Евгений Александрович бежал, сломя голову, вслед за лубянским идолом, подвергнув всенародному остракизму, и взаправду начнут жечь его чучела.

"Соломон Волков. Диалоги с Евгением Евтушенко".

Ветхие сказы поэзного мифотворца, благодаря уходу в мир иной других свидетелей эпохи, малость перепластавшись в устах Талскаго Выкомур Выкомуровича иль Оклахомского деда Щукаря, получили своё новое историческое воплощение.

Вот как про то заметил неподражаемый Dromos :

"Страшный, как мумия. Того и гляди начнет совершать отрицательные чудеса разворачивания простынь и уничтожения всех мертвящим вихрем. То есть этически это называется «огромные глаза сияют лучами духовности». А говорит отчетливо.

Что надо формулирует и формирует. В свою немножко пользу. От чего не надо, уворачивается. Дескать, «тут не знаю, дьявол сюда вмешался; не знаю ничего». Знающие люди, впрочем, все его эти байки уже слышали. Но не на первом канале.

Вроде бы чуть-чуть переписывает на себя то, что раньше относилось к епархии Вознесенского. Оказывается это Евтушенко украшал Таганку и был стучим на Хрущева кулаком об стол. И поцеловал себя Пастернаком. Пастернак, опальный и ссыльный человек, получается, не только Вознесенскому путевку выписал, но и Евтушенко.

Надо присмотреться к культуре. Что-то там не так. Не враньё ли всё?

И к истории. Наверное, это называется гибкое мироощущение. Блуждающее.

Он умеет сделать правдой то, что ей ощущает, а правду показать под нравственным уклоном, так что получается, что он вроде бы вещает прямо от лица какой-то высшей справедливости. Поэтому его произведения вызывают чувство привлекательного отвращения.

Как сыр с плесенью. Если запивать его киселём, вроде бы не то. А если красным вином, вроде бы то. "

Лично меня позабавила новая версия причины неожиданной для всех эмиграции в 1991-м,

Точнее, бегства депутата Верховного Совета СССР и секретаря правления Союза писателей СССР,

Евгения Александровича Евтушенко, - оказывается в Москве сожгли чучело Евтушенко.

Сколько я помню, в 91-м жгли пред Лубянкою чучело Дзержинского, но никак не "великого народного поэта".

Во дворе Союза писателей? - Возможно, но неужели это так могло испугать эстрадного горлопана?!

А теперь пара слов от неподражаемого меня, лично ( Lussien ) :)

C ужасом посмотрел третью встречу Волкова с Евтушенкой.

Судя по передаче, выходит, что Евтушенко бросался грудью на гебешную амбразуру, спасая Бродского и Солженицына, а Бродский отвечал ему черной неблагодарностью, охаивал перед всеми, где только можно, и написал на него донос, чтобы того не брали на работу в американский университет, при этом еще дополнительно оклеветал его строчками евтушенковских стихов на убийство Кеннеди, якобы вырванными из контекста.

Может, конечно, отчасти так оно и было, ангелом Бродский не был, да только он мертв и не может уже ответить. А Волков хоть и вставил кое-какие цитатки из Бродского на эту тему, но все равно для друга Бродского все это выглядит как-то малопорядочно. Особенно учитывая аудиторию зомбоящика.

При этом Евтушенко поступил весьма изощренно: он не ругал Бродского после всего, что было о нем показано "кагбэ объективно", напротив, он не только изо всех сил корчил из себя лучшего друга и даже доброго ангела Бродского. Его сверхзадачей явно было залезть к нему на пьедестал и примоститься там, пока не поздно.

Ну, а другой сверхзадачей встреч с Волковым было желание отмыться от работы на КГБ. За все в жизни нужно платить. Тогда Евтушенко плата за сотрудничество с органами не казалась высокой ради того, чтобы беседовать в ванной с Робертом Кеннеди, выпивать с Кастро и любоваться голой Марлен Дитрих. А сейчас он видит, что все это уже суета, а клеймо КГБ остается на всю жизнь и переходит с ним в вечность. И пытается отмыться.

В фильме же было сказано, что заместитель Андропова Филипп Бобков пытался его завербовать, но ему это якобы не удалось. Но почему-то тем не менее они часто беседовали в кабинете у Бобкова.

Правда, желанию отмазаться от КГБ в передаче сильно мешало вечное евтушенковское тщеславие, желание представить себя значительной фигурой (позвонил Андропову из телефонной будки и пытался спасти Солженицына, а Андропов-де сказал ему: "Женя, иди проспись").

Евтушенко - несомненно весьма талантливый поэт, у него масса замечательных строчек. Когда толпы щелкоперов долго и в упор бьют по своим излюбленным мишеням (когда-то это были, например, академик Сахаров и "претендент" Корчной, в последние годы - Буш, Ющенко, Саакашвили), я всегда вспоминаю евтушенковские строчки ". и если сотня, воя оголтело, бьёт одного, пусть даже и за дело, сто первым я не буду никогда".

Но тщеславие всегда губило его. Вечно он рядился, как баба, в попугайские пинжаки и галстуки, кокетничал, вертел задом и перед публикой, и перед начальством. Вечно ориентировался на широкие массы и на стадионы, на количество в ущерб качеству. Шобы народ понЯл.

Да и эти попугайские пинжаки плохи не сами по себе, они отражают поверхностность Евтушенко, его нацеленность на внешние эффекты. Эта страсть к лицедейству, эти клоунские пиджаки постоянно утягивали его в пошлость, в пижонство и эксгибиционизм. Такие пиджаки даже у Баскова не встретишь. А от поэта, который, по собственному (а теперь уже и расхожему), утверждению, даже "больше, чем поэт", ожидаешь чего-то более глубокого. Это не поэзия, а поп-поэзия. Имхо.

Интересно написал об Евтушенко Галич :

ТАК ЖИЛИ ПОЭТЫ

В майский вечер, пронзительно дымный,

Всех побегов герой, всех погонь,

Как он мчал, бесноватый и дивный,

С золотыми копытами конь!

И металась могучая грива

На ветру языками огня,

И звенела цыганская гривна,

Заплетенная в гриву коня.

Воплощенье веселого гнева,

Не крещенный позорным кнутом,

Как он мчал все налево, налево,

И скрывался из виду потом.

Он нам снился, бывало, ночами,

Как живой от копыт до седла.

Впрочем, все это было в начале,

А начало прекрасно всегда!

Но приходит с годами прозренье,

И томит наши души оно,

Словно горькое, трезвое зелье

Подливает в хмельное вино.

Постарели мы и полысели,

И погашен волшебный огонь.

Лишь кружит на своей карусели

Сам себе опостылевший конь!

Ни печали не зная, ни гнева,

По-собачьи виляя хвостом,

Он топочет налево, налево,

И направо, направо потом.