Ягодные места
Константин Эдуардович, поднимаясь в гору, остановился, отдышался.
— Ну вот и одышка… На черта бессмертие, если мы будем бессмертными стариками. Веселой старости нет, как нет приятной смерти. У веселящейся старости скребут на сердце кошки… А может быть, старость — это просто-напросто болезнь, которую тоже можно вылечить Жизнь оскорбительно коротка… Жалкая крошка на ладони вечности. Человек умирает несчастливым только потому, что не успевает стать счастливым. Я сам ничего не успеваю. Меня приводит в бешенство то, что я вынужден спать. Если человек в среднем живет семьдесят лет, то из них он спит целых двадцать три года! Черт знает что! А сколько пребывают в духовной спячке! А потом смерть — этот проклятый вечный сон!
Когда Циолковский добрался до дому, Варвара Евграфовна готовила обед. Ее скуластое лицо было притемнено тяжелыми мыслями, и она взглянула на мужа с затаенным недоброжелательством, возникавшим в ней все чаще и чаще в последнее время, хотя она сама была в отчаянии от этого недостойного чувства к человеку, которого любила.
Варвара Евграфовна гордилась непохожестью их семейной жизни на жизнь окружающих, но иногда эта непохожесть ее мучила, и она от усталости и придавленности бытом хотела «быть как все».
— Костя, а почему мне все говорят, что я несчастлива — спросила она, нарезая лук и ненавидя себя за дурацкие луковые слезы.
— Что значит — все — жестко переспросил Циолковский. Потом помягчел, взял второй нож и стал ей помогать — и сам заплакал такими же луковыми слезами. — Едучий попался лук. А ты счастлива
Варвара Евграфовна ушла от ответа
— Мне некогда об этом думать, Костя… А ты счастлив
Циолковский тоже ушел от ответа
— Ну вот и хорошо, что некогда… Мне тоже некогда об этом думать.
Варвара Евграфовна швырнула лук на сковородку, и он зашипел, закорчился на пузырях подсолнечного масла.
— Ну хоть бы куда съездили, что ли… В конце концов, можно занять денег. Я так и умру, а вот Париж не увижу. Неужели мы вечно будем торчать в этой проклятой Калуге — зло вырвалось у Варвары Евграфовны, немедленно запрезиравшей саму себя за этот дурацкий «Париж», в который и ехать-то ей никогда не мечталось.
