Ягодные места
Когда солнечные лучи, пробившиеся сквозь облака, проникли в зеленую пещеру и разбудили Ксюту, она увидела только чужую ковбойку, наброшенную на ее тело, и грустную морду Чарли, просунутую снаружи в стог.
— Ушел… — прошептала Ксюта, прижимая к губам пахнущий крепким мужским потом рукав. — Совсем ушел. А рубашкой укрыл, пожалел…
Конечно, она знала и раньше, что незнакомец уйдет, но сейчас ей все-таки хотелось не верить этому. Ксюта надела на себя ковбойку, выползла, жмурясь от солнца, развесила на ветвях свою мокрую одежду и подумала «Пока кошенина мокра, надо гресть, а то погноит. Гресть, покуда не посохнет, — не обыгает».
И стала разгребать, бережно раскидывать по земле сено, накошенное вместе с исчезнувшим незнакомцем. Странное ощущение ковбойки на плечах давало Ксюте маленькую надежду, что незнакомец вернется. Но уже сено было догреблено, уже высохла одежда Ксюты, уже солнце начинало садиться, а незнакомец не появлялся.
У Ксюты не было никакой обиды на него, не было никакого чувства чего-то стыдного в том, что произошло, но отца она боялась. Иван Кузьмич любил Ксюту и мог бы простить ей многое. Но никогда бы он не простил ей того, что первым ее мужчиной был человек, даже имени которого она не знала. Для того чтобы ее понять, отец должен был стать ею, Ксютой, но это было невозможно.
Ксюта переоделась и спустилась с ковбойкой в руке на берег реки, где она встретилась с незнакомцем. Но его не было и там, и Ксюта поняла, что он не вернется никогда. Ксюта сначала хотела бросить ковбойку в реку, но потом передумала и спрятала ее в дупле лиственницы, стоявшей на откосе. Потом Ксюта уткнулась в морду Чарли и заскулила в страхе
— Чо же будет-то
Вернувшись на Белую Заимку, Ксюта пыталась забыть это происшествие, но оно снова повторялось в ней чуть ли не каждый раз перед сном, и отец заметил, что с дочкой творится что-то неладное. Странным ему показалось то, что она не стремилась, как раньше, на посиделки или на кинофильмы в Шелапутинки, а предпочитала домовничать по вечерам на заимке и сама просила, чтобы он читал ей Библию. Только один раз она взволновалась, когда на заимку зашли люди с такими же геологическими молотками, как у незнакомца, и попросили молока. Но среди них незнакомца не было.
И все же поздней осенью Ксюта увидела Коломейцева. Это было, когда она пришла в Шелапутинки за покупками. Коломейцев сидел около сельпо в газике, углубившись в изучение карты, и ждал шофера, посланного за сигаретами. Лицо у Коломейцева было сосредоточенное, чужое. Почувствовав на себе чей-то взгляд, Коломейцев поднял голову и увидел Ксюту, растерянно прижавшую к груди пачки мыла, сверток с гвоздями. Коломейцев сразу узнал ее желто-крапчатые глаза.
